[Катерина]

Пластического хирурга я выбирала по зову сердца и велению интуиции – не видя ни одной работы и не услышав ни одного отзыва. Мне-то повезло, но, вообще, никому не рекомендую такой способ.
На консультацию я записывалась за полтора месяца - раньше вариантов уже не было. Недельку подумала и записалась на операцию – на следующий день после консультации. И начала готовиться – бросила курить (посмотрев по телевизору стра-ашную передачу о том, что бывает с курильщиками после пластических операций) и мазала лицо кремом от купероза (впрочем, это было бесполезно - после ринопластики недавно убранный купероз появился снова). Анализы решила сдавать в своей районной поликлинике – врач выписал все направления взамен на обещание показаться после операции. Обещание я до сих пор не выполнила. Ну, ничего, вот пойду за анализами для следующей пластики... Операции же совсем не боялась – лишь однажды приснился сон, что меня привозят в операционную, начинают вводить наркоз, и я вижу около себя не пластического хирурга Рыбакина, а Павлюченко. Проснулась, задыхаясь от ужаса.

На консультацию я подошла к 6 вечера – как и была записана. Хотя знакомая девушка, прооперированная на 2 недели раньше, предупреждала, что ждать придется приблизительно 4 часа. Так и получилось - приняли меня после 10. Сидя в холле, я размышляла: «Ну, неужели нельзя записывать не на 6, а на 11, если знают, что такая задержка случается каждый раз. Ладно, там, на час задержать – но 4!» Это хорошо еще мне, с моим индейским спокойствием (клянусь великой клятвой сиу), но многие очень нервничали и открыто злились.

«В чем проблема?» - «Завтра у меня ринопластика», - «Какие вы умные слова знаете!» - пошутил пластический хирург Рыбакин. «Прямо как с трехлетней девочкой, чей словарный запас тянет года на три с половиной», - ехидно оценила я.

Вообще ч/ю у Артура Владимировича не рассчитано на широкую аудиторию. Его шуточки – это или штампы, повторяемые от клиента к клиенту (про «умные слова» я и от других пациенток слышала) или странноватый йумор, больше для себя, чем для окружающих. Было несколько моментов, когда я недоумевала: «А уж не глумится ли он?» И старалась пропускать мимо ушей, не задумываться.

Однако, первое впечатление было положительным. Милый, вежливый, адекватный человек. Ожидая в холле, я постоянно пыталась представить, как Рыбакин выглядит. Напротив меня выходило окно на служебную автостоянку и там постоянно мелькал молодой черноволосый мужчина, который мне не нравился и в котором я подозревала пластического хирурга Рыбакина. "Ну ты и дура! Приехала не зная к кому и сразу на операцию!" - ругала я себя. Каково же было мое облегчение, когда в кабинете я увидела другого человека!
Несмотря на полное отсутствие любопытства с моей стороны (показать-то можно все что угодно), мне были продемонстрированы результаты ринопластики. Некоторые – потрясающие, а некоторые совсем не понравились (не по исполнению, а по замыслу). Например, поразила девушка, сделавшая из своего очень красивого носа с изящной горбинкой банальный курносый. Что я не преминула высказать со своей любимой откровенностью («Вы только вот такой нос мне случайно не сделайте!»).



Его вариант моделирования ринопластики меня не устроил – слишком остренький получался носик. Я вообще слышала, что "фирменным" носиком пластического хирурга Рыбакина является носик уточкой ("Что такое носик уточкой?" - спросил удивленный Рыбакин). Я же хотела сохранить изюминку, лишь слегка уменьшив ее в размерах. Так что, в результате, через минут 10 размышлений, мы нарисовали мой «проект». Вообще компьютерное моделирование меня разочаровало – цифровая фотография и так лицо уплощает, да еще и моделировать можно только профиль. Поди сообрази в таком ракурсе, что там получится в три четверти… Зато хирургам должно быть удобно – с них потом спрос меньше. До ринопластики оставались сутки.


Есть мне запретили приблизительно с 2х часов дня и попросили прийти в клинику к 9 вечера. Я просидела в холле около часа и лишь потом меня проводили в палату. Мила, девушка, у которой было ринопластика в этот же день, и которая тоже приехала из Москвы (мы заранее познакомились на форуме вумэн.ру и я сагитировала ее записаться на операцию в один день со мной), пришла чуть позже меня и ждала пока ее положат в палату до часа ночи! Я волновалась. От этого у меня слегка поднялась температура, которую приходилось тщательно скрывать, стряхивая градусник на 36.8 (а то доказывай потом, что у меня с раннего детства температура от волнения поднимается). Ко мне заходили медсестры, беседовал анестезиолог и помощник Рыбакина Андреищев.

Как я потом (наслушавшись на форуме сплетен о том, что часто хирурги доверяют оперировать своим ассистентам) переживала из-за этого самого Андреищева! Он присутствовал на моем предоперационном осмотре, на операции, заходил ко мне несколько раз на следующий после операции день и помогал снимать гипс. Мне так и хотелось спросить: «Артур Владимирович, какое именно участие этот молодой человек принимал в изготовлении моего носа?» Ведь почти никто из других девушек, оперировавшихся у Рыбакина, никогда Андреищева не видел. Странно, что именно мне повезло и так много раз. Но, конечно, на такой вопрос мне никто бы не ответил. В принципе, я ничего не имею против Андрея Руслановича, впечатление он произвел хорошее, но в Питер-то я поехала к Рыбакину. И потом, когда с носом стали происходить разные нехорошие изменения, угадайте, кого именно я винила? Психология-с. Только со временем я поняла, что это обычное участие в процессе ассистента хирурга.

Очень скоро пришла медсестра и повела меня в комнату, похожую на операционную. «Как? Уже?» - перепугалась я. – «Не бойтесь, это только осмотр. Все пациенты пугаются». Рыбакин с Андреищевым меня быстренько осмотрели, обсудили еще раз ключевые моменты операции (окончательно запутав меня в различиях между курносым и вздернутым носами) и начали фотографировать. Пластический хирург Рыбакин неопределенно махал рукой, указывая, куда я должна повернуться. Я запуталась. «Ну вот, девушка уже потеряла ориентацию от страха», - прикалывались они. «Просто это называется левый профиль, правый профиль, фас и три четверти», - возмущенно пыталась оправдаться насмерть перепуганная фотограф-я. От успокоительного отказалась, несмотря на настойчивость Рыбакина. Он все равно сказал медсестрам, чтобы делали укол, но укола так и не последовало. Кто за меня вступился – неизвестно. Вернувшись в палату, дрожала от страха – а вдруг они догадаются про температуру и снимут прямо с операционного стола?

Пришли за мной в 2 часа ночи, когда я совсем уже отчаялась и детально представила свое возвращение в Москву в депрессии и без нового носа. Операции боялась. В операционной даже на столе от страха подпрыгивала, пока мне никак не могли попасть в вену. Не могу себе представить, какой смелостью надо обладать, чтобы делать ринопластику под местной анестезией. Присутствовали только анестезиолог («Нарколог», - как оговорилась я однажды) и медсестра.

Проснулась в палате. Было очень больно и вокруг суетилось много людей. «Сделали!» - было первой мыслью. «Обезболивающее!» - первыми словами. Но мне положили только лед на нос. Да и то всего один раз. Все болело, горло пересохло, но пить не давали. Я попросила хотя бы прополоскать рот и мне принесли влажный бинт – как тёркой по нёбу. Ночью, из-за отсутствия воды, мне стало совсем плохо, но я не смогла найти кнопку для вызова медсестры, лежащую на подушке рядом. Пришлось стучать по батарее и выпрашивать глоточек. Помню, очнулась в 7 часов утра (я-то думала, что уже час дня) и увидела Милу, стоящую у моих дверей с совершенно целым носом. «Тебе что – не сделали?» - изумилась я. «Обязательно сделаем» - ответила медсестра. Милу взяли на операцию в 8 утра…

После операции была температура 37.4, ужасно болело горло – как при самой тяжелой ангине. Явление достаточно редкое, насколько я знаю. Синяков было не много. Как только я смогла встать, сразу кинулась к зеркалу в туалете. Под гипсом было ничего не понять, но кончик казался слишком большим и круглым. Я услышала, как Артур Владимирович зашел в палату к Миле и сказал, что носик у нее получился замечательный. Выйдя от нее, А.В. прошел мимо моей двери. Нет, этого я не вынести не смогла (ну надо же было получить и свою долю комплиментов) и издала такой мучительный стон (который, учитывая мое состояние, получился ну очень натуральным), что пластический хирург Рыбакин моментально очутился около моей кровати. И довольная я услышала искомое: «Носик получился очень красивый». Теперь это стало уже приметой – если А.В. не говорит про красивый носик, значит, девушка начинает волноваться. Вечером Артур Владимирович вытащил мне турунды (тампоны) из носа (в отличие от многих других, меня они совсем не напрягали) и отпустил домой.

На следующее утро один глаз не открылся. Около часа я провела, прикладывая смоченные в заварке ватные диски к глазам, и гипс по бокам из белого превратился в коричневый. Температура не проходила, носу было больно, когда я смеялась или чихала (а смеялась и чихала я очень много). На третий день глаза приоткрылись, и я поехала на осмотр. На метро. А после осмотра пошла гулять пешком от Черной речки до Лиговского проспекта. С тех пор, до самого отъезда, я гуляла в среднем по 8 часов в день и наслаждалась первым отпуском за полтора года (предыдущим отпуском было двухнедельное лежание в больнице). На гипс и синяки мне было глубоко наплевать. Окружающим, как мне показалось, тоже. Чем страшнее я выглядела, тем меньше на меня смотрели. А шо вы хотите – Питер, культурная столица. На осмотр я ходила через день, и мне было совершенно не понятно – зачем. Ведь под гипсом ничего не видно, а нос я и сама прекрасно чистила перекисью и закапывала персиковое масло. Гипс снимали на 7й день (А.В. предлагал снять на пятый, но я отказалась).


На следующий день после ринопластики

Снимать гипс для меня было страшнее всего! Я специально осталась в Питере до этого момента, чтобы не снимать самой, чтобы авторитетно убедили, что все, что мне не понравится – отек. Я и сама бы могла себе это сказать, но услышать со стороны как-то эффективнее. Тем более, от пластического хирурга Рыбакина, который вызывает у меня абсолютное доверие. Мне даже жаль, что Рыбакин роды не принимает – я бы к нему рожать приехала, не так страшно бы было.
От страха я тряслась на диванчике в холле. Администратор Рыбакина Татьяна даже подошла меня успокоить. Рыбакин подвел меня к зеркалу и я впервые увидела свой новый нос. Напряглась: «Неужели это тот самый нос, который я хотела?» «Тот самый будет», - убедили меня. И я поехала домой, не выпуская из рук пудреницы, в зеркало которой смотрелась всю дорогу. На следующий день, перед отъездом в Москву, зашла к А.В. еще раз – сфотографироваться. Договорились, что он будет осматривать меня в Москве, куда приезжает каждые воскресенье-понедельник (ну, положим, далеко не каждые...).

Первую неделю я не могла оторваться от зеркала – вот он, идеал. Вот тут еще спадет, вот тут уменьшится…


Но через полторы недели отек переместился, и нос очень резко ушел в сторону.

Я переживала, но не спешила звонить Рыбакину. И так знала, что мне расскажут про отек. Сбегала на прием к Цицишвили. «Все харашо. Красавыца будэш», - успокоил он меня. Как я поняла, Цицишвили вообще не свойственно плохо отзываться о конкурентах. Только про одного из хирургов он сказал, что тот его «удивляет в последнее время». Я бы так и не стала звонить Рыбакину, но мой нос увидела Марина (моя знакомая, одна из пациенток Рыбакина) и взяла инициативу в свои руки (за что я ей очень благодарна). Уж не знаю, что она там сказала (а говорить убедительно она умеет), но, не прошло и получаса, как мне позвонил Рыбакин и обещал отзвониться утром, когда прилетит в Москву, и осмотреть. Я отложила 2 важные встречи, но утром звонка так и не последовало.

Ждали все московские пациентки, нервно перезваниваясь и спрашивая друг друга: «Не звонил?». Я медленно приходила в бешенство. Неужели нельзя попросить секретаря обзвонить или самому выделить на это 10 минут? Давно я себя не чувствовала 15-летней девчонкой. И я решила, что, в следующий раз, если только нос поперек не встанет, звонков я больше ждать не буду и на осмотр сама проситься не буду. Ну нафиг такие развлечения. Неприятно бегать за мужчиной, даже если это твой пластический хирург. Позвонил Рыбакин в 7 часов вечера и спросил, могу ли я быть в 7.30 в холле «Балчуга». А мне ехать больше часа… И я полетела. На крыльях носа, так сказать.

Мне было очень интересно узнать, почему Рыбакин во время телефонного разговора так неодобрительно прореагировал на мой визит к Цицишвили. «Вы очень рисковали!» - сказал он удивленной мне. Я себе сразу представила картину, как Цицишвили со всего размаху бьет мне по носу, едва я открываю дверь в приемную. Оказалось (по версии Рыбакина), все дело в том, что Цицишвили работает в «Медицине», с которой у Рыбакина не сложились отношения. И поэтому Давид якобы мог сказать что-то такое, что подействовало бы на мою «неустойчивую психику». Я была поражена: и такой характеристикой моей личности и такой прямотой высказывания. Дело в том, что я вообще придаю словам мало значения. Может быть, я бы и могла напрячься, но только в том случае, если бы Цицишвили сказал, что нос мой неминуемо свернется спиралью. Самое забавное, что дальше, в разговоре, Рыбакин абсолютно серьёзно на что-то ответил: «Ну, с вашей устойчивой психикой…» Я решила, что лучше мне пропустить это глумление мимо ушей. Однако, каков характер!

Кривизну носа Рыбакин, однако, увидел сразу. И, осмотревшись по сторонам, сделал мне в массаж, т.е. просто «потаскал» за нос. Забавно, наверное, было наблюдать это со стороны. Мне было велено делать такой массаж самой и мы договорились об осмотре через 2 недели.

Через две недели Рыбакин позвонил сам (я сдержала данное себе обещание и больше не просила об осмотрах, но А. В. с тех пор всегда звонил в те дни, в которые и обещал). Нос меня расстраивал: не дышал, кривизна стала меньше, но все равно была достаточно заметна, на правом крыле появился «треугольник» (своеобразно очерченный выпуклый участок, предположительно - рубец), кость стала шире, сам нос – длиннее и еще на переносице начала прощупываться какая-то ямка. «Все это – отек», - сказал Рыбакин. И обещал меня осмотреть еще через две недели.

Еще через две недели ситуация не изменилась. «Все будет хорошо, - успокаивал Рыбакин. – Даю вашему отеку еще месяц». «Прямо как Кашпировский», - повеселилась. Я все просила порекомендовать мне какой-нибудь укольчик, но Рыбакин не захотел. Пришлось согласиться – месяц так месяц. Потерплю. И дату засекла – 5 июля все уже должно быть ок.

К этому числу кривизна стала менее заметна, «треугольник» значительно уменьшился, но до конца не пропал, кость так и осталась более широкой, чем после снятия гипса и длина носа меня тоже не устраивала – на пару мм покороче бы… Рыбакин не преминул напомнить, что это я сама просила не делать нос слишком маленьким (было дело), но сказал, что если я хочу короче, то он сделает – там работы на 5 минут и гипс потом не нужен. Я была счастлива!

Я пыталась понять, чем мне нос не нравится и чем он отличается от моделирования ринопластики. На моделировании мы только выровняли спинку и уменьшили под нее кончик. А в жизни то место, где спинка переходит в кончик (вот бы знать, как оно называется) приподнялось и за счет этого нос кажется больше, чем на моделировании. А фас мы и не обсуждали особо, так что тут мои претензии были бы необоснованны.

Через 2 недели после этого мы встречались с Рыбакиным в последний раз. Я за это время сама смоделировала фас и принесла показать. К моему удивлению, пластический хирург Рыбакин сказал, что именно такой нос он мне и делал на столе и что все еще будет. Ну, что же - подожду.

[Катерина]

Окончательно повторную ринопластику мы с Рыбакиным обговорили через 5 месяцев после первой. Я тогда впервые пришла в его новую московскую клинику, зашла в кабинет и села за стол, поражающий своей длиной. «Теперь я вижу – у вас искривление перегородки. Раньше отёк это скрывал», - сказал Рыбакин. «Это же надо - иметь такое зрение, чтобы разглядеть мою перегородку на расстоянии полутора метров» - про себя (надо же хоть с кем-то субординацию соблюдать) посмеялась я.

Первоначально я была записана на 2 ноября (6 месяцев и 2 дня после первой ринопластики), но позвонила Вика и стала уговаривать перенести операцию на 9 число, чтобы поехать вместе. У нее на этот день была намечена вторая ринопластика – исправление перегородки. Вообще Вика была довольна формой носа, несмотря на легкую кривизну (которую и планировалось убрать, выпрямив перегородку). Но Рыбакин сказал: «Надо».

Все знакомые пациентки (бывшие и будущие) провожали меня самыми трогательными пожеланиями. Но консилиум из лучших друзей не поддержал… Бывший муж (единственный человек, оказавшийся в состоянии понять, как это мучительно - невозможность дышать носом) сомневался в успехе операции и предлагал отправить меня за границу – якобы там хирурги лучше (не верю!). Другой приятель убеждал, что окончательно дыхание мне не вернут: «Я сам исправлял перегородку и безрезультатно, а уж при моих-то финансовых возможностях…» Лучшая подруга (сама собирающаяся на увеличение груди) скривила рот и фыркнула: «Ну и нафига тебе другой нос? И этот сойдет!» Пришлось придать лицу соответствующее выражение и пафосно выдать: «Вы спрашивете, к чему столько пластической хирургии? Я просто пытаюсь родиться заново, но только так, чтобы получилось лучше». Пусть поломает голову, откуда цитатка.

В Питер приехала за 2 дня до операции. Алена (девушка, с которой я познакомилась через сайт и которая только что сделала у Рыбакина подтяжку SMAS и блефаропластику) пригласила меня приехать на пару дней раньше – познакомиться. Я согласилась: все равно в Питере много дел. Алена (прошло около 2х недель со дня операции) выглядела очень хорошо. Остался только синяк с правой стороны снизу (который можно было полностью скрыть волосами) и следы от блефаро (две узенькие красноватые полоски). Она была абсолютно довольна, с утра ходила на реабилитационные процедуры (при этом сильно сомневаясь в их действенности), а днем гуляла по Питеру.

У меня же в день приезда поднялась температура. Впрочем, я и не сомневалась! Так было и во время первой ринопластики, и когда мне шили уши. И так будет всегда (даже если удасться дожить до 3-ей подтяжки). Рыбакин никогда не высказывал удивления по этому поводу, а вот оба анестезиолога удивлялись. На самом же деле – банальная психология: от подсознания, с ужасом реагирующего на мысль о вмешательстве в тело при помощи колюще-режущих инструментов, никуда не деться.

Накануне моей операции Алена ушла гулять, а я осталась дома – лелеять свою температуру. Я лежала на диване (мысли - только про операцию) и бездумно листала какой-то журнал, прихваченный в аэропорту. Перевернув очередную страницу, я подскочила – с фотографии во всю полосу на меня безулыбным (как всегда у него на фотках) взглядом смотрел Рыбакин. И статья рядом. Я ее раза три прочитала и даже слово умное запомнила «теломеры». Хммм, а правильно ли я его запомнила и запомнила ли вообще? Журнал был брошен на подоконник, и еще несколько раз за вечер я вздрагивала, неожиданно натыкаясь взглядом на знакомое лицо.

А на следующий день (9 ноября) приехала Вика и я переехала на новую квартиру. Тоже на «Черной речке», но чуть дальше по Савушкина. В СПИК мы приехали к 9 вечера, и я решила признаться Рыбакину, что у меня температура (наивная я полагала, что это может быть противопоказанием для операции). «Всего лишь температура, - сказал он на мое заявление о том, что операция может не состояться, - А я уж думал – месячные начались». Нас отвели на отделение и дали две палаты в отдельном отсеке (вообще их там три, но третья была на ремонте). Было очень удобно – мы открыли двери в палаты и свободно общались, смеялись во весь голос.

Рыбакин был какой-то мрачноватый. Сфотографировал меня, и мы попытались смоделировать новый нос. Но для начала загрузили фотки до рино и первое моделирование. У меня невольно вырвалось: «А, может, ничего не надо делать?» Настолько сравнительный результат был лучше. Хотя, конечно, рубцов («А что это у тебя за жировики на кончике носа?» - спрашивали меня знакомые уже несколько раз) и легкой кривизны (это рубец по шву увел нос вбок, как мне объяснили) никто не отменял. Однако сколько мы не моделировали, ничего хорошего не получалось. Ну, еще бы: ведь я хотела другой угол спинки, при этом не понижая ее (надо же уберечь себя от последствий серьезных вмешательств). Сейчас я с грустью убедилась, что (как я и предполагала) моделировать перед операцией, да еще и в манипуляционной, очень неудобно. Было сложно сосредоточиться, и поэтому я забыла сказать как минимум две важные вещи. И с грустью смотрю теперь на них в зеркало. В результате договорились, что нос мой будет как на фотке через 2 недели после первой операции + сужение переносицы.

И Рыбакин позвал в манипуляционную Вику, а я отправилась успокаиваться при помощи укола. Температура поднялась почти до 38 С°. На этот раз, с укольчиком, идти в операционную было не страшно. А очнулась я уже в палате (на столе, конечно, но помню себя только в палате). Уход в клинике стал совсем другим (отмечено не только мной, но и другими пациентками, прооперированными за последнее время) – в нас перестали видеть тушки для манипуляций и стали видеть пациенток. Медсестры постоянно заходили, приносили лед на глаза, следили, чтобы у меня была вода, уговаривали поесть и во всем предлагали помощь. Негативных моментов было только 2 – не надели почему-то «намордник», а положили под нос полотенце, которое стало к утру все в крови, с двух сторон. Я постоянно просыпалась, потому что чувствовала, как по лицу течет кровь, но была слишком беспомощна, чтобы сообразить позвать медсестру. Перемазалась полностью – все лицо и руки. Вторым негативным моментом было то, что когда медсестры на посту в голос разговаривают и смеются (что происходит в любое время суток) – проснется даже медведь из спячки, а не то что пациент с головной болью.

На утро мы с Викой чувствовали себя плохо. Наркоз был отличный, синяков – почти никаких, но все равно мне было хуже, чем после первой ринопластики. Настолько плохо, что Рыбакин был вынужден оставить меня в клинике еще на сутки и отменить операцию, потому что не было лишней палаты. Правда, операцию он отменил Мари, которая меня хорошо знала и поэтому не высказала никаких претензий и недовольства. Я же расстроилась – если бы знала, что из-за меня отменяют операцию, нашла бы в себе силы 5 минут выглядеть бодрее и попроситься на выписку.

Кстати, в соседней палате лежала подруга Бонни Ирина. Вика даже ее узнала (видела в «Версаже»). Как-то подозрительно тесен мир пластической хирургии

Днем мне (на тел. СПИКа) позвонила Рина - узнать о самочувствии. Часа через два телефон зазвонил снова. "Вам звонит Мария", - сказала администратор Татьяна. "Ошиблась, наверное. Скорее всего, это Марина", - подумала я. "Катя, привет! Ты меня не знаешь. Я с форума. Прочитала сейчас сообщение Рины, что ты лежишь в СПИК после операции и решила позвонить, поздравить и пожелать хорошего носика. Я сама из Финляндии. Собираюсь сделать... Мой ник на форуме...", - говорила незнакомая девушка. Потом, ближе к вечеру, я думала: "А не приснилось ли мне это... И как именно она объяснила Татьяне, с какой палатой соединить?"

В этот же день, на осмотре, когда я с трудом слезала со стола, пластический хирург Рыбакин вдруг задержался и сказал (кстати, медсестры тут же испарились, всегда бы так – а то лежишь, окруженная толпой персонала, и не всякий вопрос задать удобно): «Показали мне девочки наши сегодня ваш форум на вумен.ру– впечатление удручающее. Очень много представителей разных клиник. Удручающее впечатление». Я стояла, чуть ли не покачиваясь, пыталась сфокусировать на Рыбакине глаза и понять – к чему все это??? Вряд ли ему просто пришла в голову «светлая мысль» донести эту простую истину до моего спутанного сознания (время было выбрано "удачно"). Конечно, Рыбакин не знает, что я несколько лет назад успешно работала именно в пиаре и занималась как раз составлением правильных текстов для радио и ТВ и их озвучиванием (возможно, вы неоднократно видели меня в Вестях, Новостях и т.п.). Но, все равно, он наверняка должен был понимать, что про пиарщиков от клиник я и так знаю. Как, впрочем, и все на форуме.

На второй день мне было не лучше. Но спокойно умереть не давали. Ожила Вика и стала постоянно ко мне заходить, а так же медсестры приходили каждый час – только я с трудом усну, как они открывали дверь и спрашивали о моем самочувствии. На 5й раз я сдалась и решила не спать. Около 10 часов вечера нас, наконец, выписали.

На следующий, 3й день после операции, я собрала железную волю в железный кулак и поехала отвозить Марине вишневый йогурт. Сложнейшая абдоминопластика (пластика живота), скулы и липофилинг – я думала, она будет в полуобморочном состоянии. Ничуть не бывало! Меня встретила девушка в 10 раз бодрее, чем я сама. Операция длилась не меньше 5 часов, но Марина проснулась на столе, узнала подробности операции, время и потребовала Рыбакина к себе в палату. В общем, я почувствовала себя ее бабушкой. Через два часа, решив не утомлять пациентку (хотя кто больше был утомлен – даже не вопрос) я спустилась в холл к Вике, которая ждала осмотра. Мы ждали его… 4 часа. В конце концов, администратор Татьяна отвела нас на второй этаж, где мы смогли спокойно разговаривать в голос. Там мы и прикалывались. Вика рассказала, как написала своему мужу sms: «Я люблю тебя. Береги себя» и вместо его номера отправила на номер… Рыбакина (телефон такой дурацкий, где автоматом всплывает последний номер отправленного sms). Я же, зная свою способность отправлять sms не тем людям, давно убрала номер Рины в другой конец записной книжки (Рыбакин у меня шел в списке сразу после нее). Наконец, мы с Викой не выдержали и около 12 ночи решили послать sms уже конкретно Рыбакину: «Мы тут умираем!» Через пол часа нас приняли. Пожалуй, такой период ожидания был слегка чересчур.

Гипсы мы сняли сами на 6й день. Вика сняла еще днем, я – ближе к ночи, устав от ее угроз сделать это насильно. Нос был совсем не похож на предыдущий. Но не формой. Формой-то он его как раз подозрительно напоминал. Просто кончик не был такой цементный как в первый раз. Не смотря на то, что объем операции был большой: сужали переносицу, удаляли надкостницу, делали остеотомию, убирали рубцы. Но, зато, в первый раз почти не было отека, а тут, не прошло и получаса, как нос буквально растекся по лицу. Самое обидное: дыхание так и не вернулось. Рыбакин после операции несколько раз спрашивал, как дышит нос, поэтому я была в полной уверенности, что перегородку мне ровняли. Не зря же я видела ЛОРа, сидящего перед операционной, когда меня туда заводили. Но нет! Я так и не поняла, почему ЛОР-операция не была проведена. И не такие перегородки делали вместе с ринопластикой. Но подробнее расспрашивать не стала. Не сделали – значит, была на это причина.

Напоследок я записалась на прием к Андреищеву. Формальным поводом был разговор о прикусе, ну а заодно я расспросила его обо всем, о чем хотела бы спросить Рыбакина. И про объем операции, и про липосакцию, и про феноловый пилинг и т.д. и т.п. Я продержала его минут 40. Но только потому, что мне знакомо чувство жалости. Иначе я бы заговорила его как минимум часа на 2.

Одна из пациенток Рыбакина, выйдя в холл позвать медсестру и, никого там не обнаружив, взяла со стола мою карту, заглянула внутрь и прочитала, что «исполнение операции: Рыбакин 100%». Я облегченно вздохнула.

Итог: вторая ринопластика психологически переносится намного легче первой. Да и физически (ну, если не считать моего отходняка от наркоза). Сейчас, на 10й день после операции, у меня еще есть легкие синяки на верхнем веке (последствие сужения переносицы, полагаю). Волнуюсь я намного меньше, чем после первой рино. Хотя спинка с левой стороны вызывает у меня легкую панику, переносица – подозрения в том, что ничего не сузилось, а весь нос в целом - что мы с Рыбакиным друг друга не поняли. Правда, после этой операции на осмотры к другим хирургам ходить не собираюсь (а то дошло до того, что я Цицишвили в последний раз Давидом Артуровичем назвала), потому что уже сама более или менее в состоянии определить, что отек, а что – нет. Лучше, вместе с остальными москвичками, поиграю в интересную игру под названием "рыбалка" (проходящую еженедельно по понедельникам и вторникам). Типа: "Рина, ты будешь участвовать завтра в рыбалке? На что ловишь?"

17 декабря у меня исправление перегородки. Я выбрала самый ранний из возможных сроков, хотя и не хочется два общих наркоза подряд. Пыталась попросить Морозова (ЛОР из СПИКа) сделать под местной анестезией, но он так убедительно рассказал про стоны пациентов, что я не решилась настаивать. Заодно, возможно, попрошу Рыбакина еще раз что-нибудь сделать с моими рубцами на ушах – они почти совсем не заросли.


P.S. Одной девушке, которая ругает меня за то, что я слишком много прикалываюсь над Рыбакиным: Я смеюсь только над теми, к кому хорошо отношусь. И чем лучше отношусь, тем больше смеюсь. Например, в шутках над Павлюченко и Тапией замечена не была. Да и, на самом-то деле, ирония над Рыбакиным не меньше чем на треть состоит из моей самоиронии и на треть - из иронии над всеми нами. Никогда не забуду, как одна моя знакомая при мне сказала Рыбакину: "А вот когда я фотографирую нос снизу..."

[Аля]

Привет! Я тоже недавно сделала нос у пластического хирурга Рыбакина, ещё в гипсе сижу, у тебя классные статьи, интерессные очень, пишешь талантливо! Буду рассказывать о своём процессе, хотя странно что у тебя такие последствия были.